Об Омске
На самом деле нет ни одного города даже областного подчинения, где бы я не был. Занимаюсь актёрским делом с 1972 года и уже успел побывать везде с гастролями, съёмками и творческими встречами. В Омске впервые оказался в 1984 году. С покойной супругой Аллой Львовной приехали с гастролями театра имени Ермоловой и работали здесь на двух площадках: в Музыкальном театре и замечательном драмтеатре — к нему подходишь, и уже хочется играть. Впоследствии я неоднократно бывал в Омске с православной миссией от «Фонда Андрея Первозванного» и в рамках гастрольного тура. Но мы всегда приезжали — отыгрывали спектакль и уезжали. Поэтому, скажем так, впечатление от таких «наскоков» было минимальным, но оно было самое глубокое, потому что для меня всегда главные впечатления в жизни — это только зритель. Как принимает, как ты ему можешь дать тот «витамин», который необходим каждому человеку, от этого зависит твой собственный душевный комфорт. А тем более мы артисты той породы — нас учили самоотдаче.
Может быть, как артист я бы здесь и не оказался. Я сюда приехал как старинный друг Дмитрия Горовцова, которого я знаю давно — ещё до того, как он стал депутатом. Он пригласил меня в замечательный город Омск, и я с радостью согласился. Хотя, честно говоря, у меня были совсем другие планы: уже хотелось отдохнуть — слишком насыщенный был год, как, впрочем, и вся моя жизнь — за 44 года своей работы я никогда не был в отпуске.
О политике
Когда город благоустраивается на твоих глазах, когда власть действительно работает на местах — это уже хорошо. Я имел честь общаться с бывшим губернатором Леонидом Полежаевым и ныне действующим Виктором Назаровым и чувствую, что это люди сильные. Это мощные фигуры в нашей внутренней политике и при всём при этом они не изображают всесильность.
О современном искусстве
Сейчас, к сожалению, доминирует то, что вообще недопустимо в нормальном понимании того, что такое искусство. Искусство должно врачевать общество, а не разлагать его. Поэтому на артисте всегда лежит особая миссия. Каждый мой визит — это акция. Сегодняшние впечатления от Омска у меня существенные, потому что я вижу разительные перемены. Если мне не изменяет память, в советские времена здесь было всего два действующих храма. Помню, в 1996 году проходил Крестный ход. Я приезжал вместе с «Фондом Андрея Первозванного» и тогда был заложен тот красавец — собор, который как феникс из пепла сейчас восстановлен радением омичей. С эстетической точки зрения, любой храм — архитектурная доминанта города, а с духовной — это маяки. Ты просыпаешься, подходишь к окошку, а там — купол храма, отражающий солнце, которое не попадает в твоё окно. Через блики куполов лучики сюда, в наше окошко сердечное, залетают. И это важно понимать. Главная тенденция, которую я сейчас наблюдаю в Омске — тенденция к улучшению.
О театре
Большинство современных режиссёров воспитаны на псевдолиберальных ценностях, и они так видят мир. Мы иногда очень рьяно нападаем на молодую режиссуру и говорим, что это вообще что-то уму непостижимое: голые актёры по сцене бегают, и если ты не согласишься на эту роль, то тебя выгонят. Поэтому им приходится изголяться и разголяться и делать всё что угодно. У классиков этого ничего нет, но это видение режиссёра, которому главное — эпатаж, скандал, так как за скандал дорого платят. Но это нравственное разложение. А где настоящее? Где индивидуальность? Вот я — настоящий. Меня никогда ни с кем не спутают. Потому что я никогда никому не подражал, да и задачи нам такой не ставили. А теперь макака на макаку должны быть похожи. Что это такое? Жизнь — это полифония и если ты не носитель оного, то ты не имеешь права на сцену выходить! У меня пятеро внуков и я не знаю, в какой театр с ними пойти. Это ужас какой-то!
О кино
Кино нет, оно «сдохло». Это моя боль. Я не могу прыгать полтора метра в высоту с голой задницей или изображать старого пахана. Вот если бы папу Карамазова сыграть! Играть — это наслаждаться. А здесь что? Все каналы показывают одно и то же, смотреть невозможно. Какие-то рожи, откуда они их берут — я не знаю. Пока наш кинематограф находится на таком низком уровне, он меня не привлекает и мне он неинтересен.
О литературе
Помимо моей довольно внушительной пенсии в 18 тысяч рублей (смеётся), у меня достаточно много творческой работы. Я член Союза писателей, лауреат Литературной премии имени Антона Дельвига. Пишу книги, одна из которых — «Скрип одинокой двери» — вышла в начале августа. В основном это повести, рассказы, эссе. Иногда пишу какие-то арабески, касаемые моих товарищей, но делаю это крайне редко — только тогда, когда я счастлив от того, что мы когда-то вместе снимались или топтали сцену. У меня есть такие люди: это Лёва Дуров, Владимир Самойлов, Леонид Быков, естественно, Володя Высоцкий. Если я пишу какие-то воспоминания у меня всегда всё точно, потому что папа с детства приучил меня вести дневники. Он говорил: «Володь, во-первых, вырабатывается хороший русский язык, у тебя пополняется «синомическая корзинка». Мне тогда лет семь было. У меня порок сердца, и мама всегда очень оберегала меня. Меня часто увозили на дачу, где книги, лес, козявочки, букашечки, грибочки. В пять лет я уже умел читать. Благодаря усилиям родителей моя «синомическая корзинка» постоянно пополнялась. Сейчас русского языка не услышишь: ни политики, ни так называемые деятели культуры говорить не умеют. А вы же мной заслушались, правда?! (улыбается). Персонажи, которые возникают в моих повестях и рассказах — они, может быть, никогда и не имели место в жизни, но я всегда с людьми и я их слышу, даже когда они молчат. А так как я человек, не лишённый какой-то фантазийности, хотя и не фантаст, то мне есть на чём основываться. Мне порой кажется, что я схожу с ума. Когда начинаю писать, у меня уже есть какие-то намётки. И вдруг один из героев, которого я уже вывел из пьесы, вдруг как будто сам открывает дверь и лезет обратно. А ведь я человек нормальный, хотя в принципе моя профессия — всегда на грани. Кстати, у меня нет компьютера — свои книги я пишу пушкинским прибором — ручкой, потому что мой пращур был книгоиздатель Александр Смердин, который издавал Пушкина.
«Дети Мельпомены»
Моё творческое объединение «Дети Мельпомены» — это такой маленький русский ремейк. У нас нет ни дирекции, ни бухгалтерии, ничего нам этого не надо. Просто есть люди, которые могут со мной работать. Много талантливых артистов, которые не разделяют мою точку зрения или требуют слишком высокие гонорары, но я их платить не могу — у меня нефтегазовой трубы нет. Поэтому это действительно объединение людей, желающих работать именно по трепету сердечной мышцы.
О творческих планах
Поскольку у меня юбилей и 2016-ый объявлен Годом кино в России, есть ощущение, что скоро я приеду в Омск со своими спектаклями. Однако этот вопрос ещё до конца не решён. Поэтому раскрывать какие-то подробности ещё рановато.
О детстве
Я был долгожданным ребенком — старший брат умер в 17-летнем возрасте. Когда в два года у меня обнаружили порок сердца, я находился под постоянной опекой родителей. Вспоминаю с благодарностью не только всех своих учителей и наставников, но и своих прабабушек, которые мне рассказывали то, что уже никогда и никто не расскажет. Например, как к моей бабушке приходил Владимир Маяковский и хотел снять угол, чтобы прийти туда с Лилией Бриг. Или, например, на четвёртом этаже дома моей прабабушки на Манежной некогда располагалась квартира Инессы Арманд, куда захаживал Ленин. Муж моей прабабушки, профессор Серебровский, вместе с Калининым сочинял первый юридический кодекс. И вот это и есть «звёздочки эпохи», когда тебе, маленькому мальчику, пожилые люди доверительно рассказывают всё это. Мои прабабки ушли одна в 93, другая в 94 года. Они были красоты необыкновенной. Одна была балериной, а другая работала в Малом театре. Они прошли такую колоссальную школу и в искусстве, и в жизни: революции, гражданские войны, тифы. Но чтобы они хоть раз на что-то пожаловались — никогда! Я узнал, что мои пращуры были очень состоятельные только перед смертью отца. Он, зная, что уходит, уже слабыми устами рассказывал: кто мы, чего мы. Оказывается, мне никто никогда ничего не говорил об этом, чтобы не было зависти, злости и антагонизма. Вот это и есть порода.
О семье
Интимные, бытовые и житейские подробности своей жизни я никогда не придаю огласке. Моя жизнь — это моя жизнь. У меня есть духовник, которому я имею право и обязан как христианин всё высказать, чтобы он отпустил мне грехи. Я живу как обычный человек — пользуюсь метро, поскольку это самый удобный вид транспорта. Машины у меня есть, но они стоят там, где и домик — за городом. В Москве они не нужны, тем более что станция метро прямо возле дома.
О доброте
С детства люблю делать подарки. Конфетами из окна бросался, но не потому что они мне были не нужны, а потому что мальчишки и девчонки с моего двора жили хуже. Мама меня не выпускала гулять, вот я им из окна кидал конфеты и видел эту радость. Или помню: родители купили велосипед — двухколёсный зелёный «Спутник», о котором я так долго мечтал, но из-за порока сердца мне его долго не разрешали. До сих пор помню его стоимость — 78 рублей 50 копеек. Так я ухаживал за ним больше, чем катался! Весь двор на нём колесил, а я стоял и смотрел, но никому не мог отказать: кто умел кататься, кто не умел, кто на раме, кто под рамой.
Мы сами не богато жили, но соседи у нас часто занимали — мама была очень экономной, поэтому каждая копейка была рассчитана и до зарплаты папы мы всегда дотягивали. И вот родители меня и научили: если ты дал в долг, забудь о нём или вообще не давай. Если дал, то никогда не проси назад. Мне пол-Москвы до сих пор должны деньги с советских времён. Но я ведь не ставлю себе это в плюс, это естественно, как выпить чашку кофе. Если ты сделал добро, то ты сделал его для себя.
Об отдыхе
— Раньше я знал секретарей обкомов, горкомов, теперь знаю многих губернаторов, которые довольно часто приглашают меня просто так, как обычного человека, на рыбалку. Ну не надо мне рыбалку! Я не могу себе этого позволить! Если мне захочется отдохнуть, то я уезжаю в Подмосковье и ухожу один в лес с корзиночкой — очень люблю собирать грибы. Слышу птичек, шелест листиков, слышу, как летают бабочки и стрекозки — меня это всё умиляет. И тогда мне никакая компания не нужна. И вот эта наша русская, дивная божественная природа меня насыщает.
Поздравление омичам
300 лет городу, 300 лет столице Сибири — ведь это не просто некий символ. Да, Омск был столицей совсем непродолжительное время, связанное с Колчаком, с нашей весьма трагической историей. Тем не менее у него есть история, есть на что посмотреть. Город весьма непрост, в нём живёт сто с лишним национальностей — всё это говорит о том, что за 300 лет люди научились мирно сосуществовать друг с другом. А это значит, что каждый омич должен уже с младенчества любить каждое деревце, каждый домик, и пусть пока ещё много облупленных домов — ничего, мы поправим. Да, ещё не до всего доходят руки, но пока ещё только 300 лет!
Главное, что хочется пожелать омичам — это хорошего «витамина сердечного», потому что он как лучик солнышка в каждом из нас. Хочется пожелать и долголетия, и покоя, и порядка и главное — достоинства. Но в то же время научиться не перекладывать свои недостатки на соседа. Какие 300 лет? С исторической точки зрения это не так много, а с точки зрения людского рода — да, это серьёзно. В библиотеке Пушкина я встречался с жителями, и ко мне подошла одна почитательница моих скромных талантов и сказала: «Я — коренная омичка». Я говорю: «Понимаю». Она: «Нет, Владимир Алексеевич, то, что я родилась здесь — это да, но у меня и прапрапрадеды здесь родились. И наш род никогда не покидал этот город. Хотя возможности уехать представлялись, но мы омичи». И когда я это услышал, я расцеловал её руки, потому что вот он — гимн вашему городу и какая же у меня замечательная профессия, что я всё это вижу и слышу. Вот вам пример. Вот и поздравления. Чтобы быть такими, как эта удивительная бабушка, которая сердечно рассказала мне свою родословную. Храни вас Господь!
Текст: Марина Мисявичене
Фото: Юлия Комарова
Фото Юлии Комаровой