Евгений Марчелли: «Чайка для меня – крыса с крыльями»

— Почему Чехов и почему «Чайка»? Что побудило вас взяться именно за это произведение?

 — В жизни каждого режиссера наступает два безумных момента, когда нужно поставить две пьесы. Любой режиссер проходит эти пьесы в жизни, если он хочет остаться, хотя бы для себя, режиссером. Это «Чайка» Чехова и «Гамлет» Шекспира. У меня есть еще третье произведение, через которое я, наверное, никогда не пройду, но стремлюсь. Это «Фауст» Гете. И всю жизнь к этой встрече готовишься. Готовишься, готовишься и понимаешь, что встреча переносится, откладывается. Это как любовный роман: ты находишься в процессе, и хочется его переживать. Стоит браться за такие произведения только тогда, когда находишь что-то неожиданно для себя новое просто читая пьесу, ничего не придумывая. И когда я таким легким глазом читал, мне показалось, что это легкая и изящная история, про то, как девочка-сорванец, немножко такая детдомовская — она без наследства при живом папе, она лишена всего, — готова локтями бороться в жизни за место под солнцем. И она врывается в этот мир не очень практичных людей, мир творческой элиты, и жадно его поглощает.

Вообще я подумал, что такое чайка? Однажды давно мы были на море, и я слышал по утрам, как чайки бьются. Это дикое ощущение — ощущение, что детям отрывают головы. Это такой крик. Кошки так не орут, как ужасно орут эти красивые птицы. Они бьются за живую еду. Для меня чайка — это крыса с крыльями. Не парящая над просторами моря, а такая птица, которая, чтобы выжить, готова сожрать все вокруг. И если в пьесе есть некий поэтический образ: пришёл человек, увидел чайку и погубил, то эта история абсолютно наоборот. Не чайку человек погубил, а чайка погубила все. И в том числе себя. У нее неудачный брак, неудачная судьба, у нее умер ребенок, и она остается совершенно ни с чем. И едет в провинциальный город в вагоне третьего класса, где её купцы будут освистывать или дарить какие-то подарки. Вот такая история мне привиделась. Слово «Эскиз» возникло, потому что когда ставишь пьесу Чехова «Чайка», ты попадаешь в кандалы. А когда говоришь «эскиз», то получается очень свежая история.

— Ваша Нина Заречная врывается на сцену из зрительного зала…

 — Я вообще хотел — открывается занавес и во весь опор летит на коне Нина по ночному лесу, изрезанная ветками, в крови вся. Потому что она убежала из дома, летит и хочет попасть на этот спектакль, где её ждут, для неё это вопрос жизни. И мы заказали специальную беговую дорожку для коня, где он привязывается жестко. Дорожка разгоняется, и конь летит. Её пытались заказать в Германии, но к премьере не успели. Еще я вам открою маленький нюанс — невероятной истории потолка сцены. Художник предложит вот какую вещь: «Давай купим страусиные перья, только купим их несколько миллионов, и весь потолок завесим этими перевернутыми перьями — это будет как ковыль или море». Я подумал, что это будет умереть как красиво, но когда мы стали считать, вылилось в такие расходы! И дирекция театра уже даже готова была эти деньги выделить, но я не нашел в себе смелость заказать: а вдруг бы не получилось, вдруг это не будет работать так, как кажется. И даже на дорожку у меня пороху не хватило. Ну, ничего, еще «Гамлет» и «Фауст» впереди.

— Лошадь в спектакле все же появилась. В самом начале спектакля она ходит по кругу. Эту лошадь вы привезли в Омск из Ярославля?

 — Лошадь омская. Причем это оказалась не лошадь, это конь. Когда его вывели первый раз на сцену, он не смог по ней ступать. И мы подумали, что откажемся, не получится. Он вставал на дыбы. А потом как-то получилось. А в Ярославле у нас есть свой конь. Он привыкший, так спокойно ходит кругами. На нём, конечно, сидит хозяйка, а не актриса — это очень не просто. На сцене фонари светят в лицо, аплодисменты — лошадь с ума сходит сразу.

— Другая весьма эффектная сцена в спектакле — это знаменитый монолог Нины Заречной (Юлия Хынина) «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки…», который актриса произносит в стеклянном кубе с водой. Его тоже искали в Омске?

 — Да, у нас на сцене немножко по-другому все происходит — большая колба на авансцене прямо перед зрителями, и актриса прыгает в пустоту. Зритель не видит, куда она прыгает, а потом она поднимается прямо на глазах у зрителя и плавает, это очень эффектно. У нас две девочки, исполняющие роль Нины. Это Юлия Хлынина, актриса театра Моссовета. Она очень известная молодая киношная актриса, которая практически во всех фильмах сегодня снимается и во всех спектаклях играет. И еще одна наша девочка — Алёна Тертова. И на первых репетициях я все время просил их, чтобы немного подольше держались в воде, и они всегда захлебывались немножко. А мы говорили: «У нас их две, если что, не страшно» (улыбается).

— И все же большую часть сценического времени актёры находятся практически без декораций, отрезанные от них занавесом. Почему?

 — Декорации не очень важны. Важны человеческие отношения, история. Я вообще люблю тот театр, который когда-то начинался — это коврик и артист, всё.

— Как зрители воспринимают ваши смелые эксперименты с классическими текстами? Где вас больше понимали — раньше в Омске или сейчас в Ярославле?

 — Омская публика восприняла неоднозначно, и после первых моих работ в театре мы получали множество гневных возмущенных писем с предложением уничтожить «этого» (меня). И в Ярославле что-то такое было. И это нормально, потому что театр — это такая острая история. Даже когда возникает скандал — в хорошем смысле, вокруг работы, — мне кажется, что что-то получилось. А в Ярославле публика еще более консервативна, зрители привыкли к традиционному театру. И поэтому, то что делаем мы, вызвало очень много негатива. Люди вышли на улицу с плакатами, с флагами и футболками «Долой»! — нас долой оттуда всех. Даже скажу, что после Омска я сразу уехал в Калининград, решил, что это западная территория, рядом Польша, Германия, и тоже поставил там «Дачники». Сразу как-то решил, что нужно выяснить отношения с городом. И там на меня открыли уголовное дело. Меня объявили порнографом, и артисты были вынуждены объяснять, почему они выполняют задания режиссера на сцене. А мне он казался шутливым, детским спектаклем, просто школьным.

— И, кстати, вас столько ругали за «эротические сцены» в спектакле. А зачем они вообще нужны, на ваш взгляд?

 — А если это история про любовь? Есть такая пьеса «Чайка», где молодая девушка сначала влюбляется в Костю Треплева, и он её любит. Мне кажется, в этом есть изящество нежность. Ты же это делаешь не потому, что ты «не очень здорово настроен». Меня шутливо называют «сексуальным маньяком» — обязательно в каждом спектакле будут какие-то сцены любви. Но как на сцене рассказать про самое главное — про любовь? На самом деле, даже поцелуй на сцене — это вопрос из вопросов. Даже сам я, сидя в зале, иногда отвлекаюсь и думаю: «А есть ли у этой актрисы муж или у этого актёра жена, которая в это время смотрит на это». Но иногда мне кажется, что удается проскочить и сделать сцену интимной близости как-то очень удачно. Деталью одной красивой передать.

— В итоге все ваши спектакли стали обладателями «Золотых масок», это приятно?

 — У меня даже появилась некая прописка на «Маске», не знаю, как так получилось, но почти каждый спектакль попадает в какие-то номинации. Иногда театры, которые меня приглашают что-то поставить, когда я спрашиваю: «А что бы вы хотели?», отвечают: «Честно говоря, нам все равно, нам лишь бы на «Маску» попасть. Но в стране это самый серьезный оценочный фестиваль. И попаданием в номинацию занимаются профессиональные театральные эксперты, критики, для которых это главный вопрос в жизни. Они осматривают все заявки, это очень серьезный отбор.

— Следите ли вы за судьбой своих спектаклей, которые были поставлены в Омске, и приезжали ли сюда после переезда?

 — В Омск я приезжаю второй раз после расставания. И внутри очень нежные, теплые чувства, потому, что это был какой-то фантастический период в моей жизни — пять лет в Омске. Это были внутренне ощущения праздника. Это был фантастический театр, фантастические артисты. И у нас как-то получалось, театр как-то парил, и я чувствовал себя к этому причастным. Приезжать сюда — это немножко возвращаться в тот период жизни.

— Так, может быть, стоит приезжать сюда чаще? Есть ли у вас какие-то планы сотрудничества с омскими театрами, и вообще возможно ли это?

 — У нас нет конкретных платов, есть общее желание как-то сотрудничать, но пока оно выливается в такие разовые приезды, разовые встречи. Друг друга видим на гастролях и фестивалях.